на предыдущую страницу

16

 За окном темнело по-весеннему медленно.
 
 Это было особенно заметно из актового зала, залитого светом люминесцентных ламп. Квадраты окон чернели на глазах, как листы фотобумаги, забытые в проявителе.
 По контрасту, в актовом зале кипела жизнь. Сюда набились не только десятиклассники, у которых сегодня был выпускной вечер, но и их домочадцы, а также праздная публика из младшеклассников, оставшихся на танцы.
 Зал был убран кумачовыми транспарантами. Бюст Ленина по случаю праздника был начищен до зеркального блеска и пускал зайчики по потолку. В президиуме сидели учителя, завуч и директор. СанСергеич пытался всячески скрыть, как сильно он пьян. Остальные делали вид, что не обращают на это внимания.
 
 Вечер подходил к концу. Торжественно открытый Серафимой, он тронулся в путь, как испанский галеон с грузом золота из Картахены. Вскоре, по законам жанра, он был атакован аплодисментами и взят на абордаж зевками и перешептываниями. Теперь от торжественной обстановки не осталось и следа. Выпускники откровенно таращились друг на друга, балдея от новых костюмов и нарядных платьев. Родители гордо глядели на своих чад и ревниво – на чужих. Общий сквозняк умиления носился в опасной близости от ревматических поясниц бабушек и дедушек.
 
 Позади остались выступления физички, математички, учителей по литературе и биологии. Отсмешил народ деревянный незлобивый военрук.
 
 Подтянутый дядя Саша вытащил на сцену покрасневших Генку и Серегу, взял их руки, как рефери на ринге, и поднял обе вверх. За президиумом, на полке, стояли несколько кубков, завоеванных ребятами на соревнованиях. Анюта хлопала громче всех. Она была не просто хороша в своем новом платье. На нее больно было смотреть. Казалось, от нее исходит сияние. Много лет спустя Гена впервые увидит фильм “Унесенные ветром” и поймет, на кого была похожа Аня в тот вечер. А тогда он просто ощущал себя в нокдауне каждый раз, когда глядел на нее. Сам Генка был в простом костюме за 45 рублей и, если бы не спортивная, подтянутая фигура, выглядел бы совсем бледно.
 
 Потом слово дали опоздавшему Александру Ивановичу.
 Он подошел к трибуне шаткой походкой и тяжело облокотился на поручни. Потом глотнул воды из стакана и поглядел на микрофон.
 
- Ребята, - сказал он и закашлялся.
 
 Ребята притихли. Все любили Иваныча. Хоть он и не знал дату последнего съезда партии.
 
- Я завидую вам, ребята. По-хорошему завидую. Потому что завтра вы выходите в жизнь, которую вам повезло начинать в великой стране. Я – историк. Моя работа – объяснить вам, чего вы вправе ждать от своего времени и своего общества. И я пытался это делать, как мог. А теперь скажу напоследок еще несколько слов.
 
 Зал перестал перешептываться. Александр Иванович говорил не так, как другие. Он уже произнес несколько предложений, и ни в одном не прозвучало словосочетание “коммунистическая партия”. Это вызвало невольное внимание.
 
- Итак, завтра для вас начинается новая жизнь. Человек – существо социальное. И Общество может направить личность в то русло, которое нужно ему. Обществу. Человек, который в одном веке мог бы применить мощь своего дара на поиски лекарства от недугов, в другую эпоху будет придумывать смертельные яды. Потому что его талант не может быть зарыт в землю. Будучи зарыт, он все равно пустит свои ростки. Иногда – полезные. Иногда – сорные. Иногда – ядовитые. Но семя таланта никогда не погибает без следа в почве общества.
 
 Александр Иванович глотнул воды и болезненно поморщился. Серафима глядела на него очень внимательно. Пожалуй, даже слишком.
 
- Я должен порадовать вас, ребята. Вы живете в стране, где талантам находится множество применений (Серафима благосклонно улыбнулась). Почему, спрошу я вас?
 
 Александр Иванович сделал паузу и посмотрел в зал. Из зала, по старой привычке, потянулось несколько рук. Бойкая Маринка, председатель комитета комсомола школы, подскочила и звонко крикнула:
 
- Потому что мы живем в Советском Союзе!
- Правильно. – сказал Александр Иванович и после долгой паузы добавил: - Вы живете в последней Империи.
 
 Серафима побагровела. Учителя дружно посмотрели на Иваныча, кроме дяди Саши, который опустил глаза. Директор заморгал и полез за платочком. Завуч поглядел на микрофон, как на кобру.
 
- Я не знаю, сколько ей еще суждено просуществовать. Надеюсь, на ваш век хватит. Если повезет, ее хватит и на век ваших детей. В последнее время мне, знаете ли, стали приходить в голову невеселые мысли...
 
 Серафима встала, подошла к директору и начала шептать ему что-то на ухо. Александр Иванович, от которого не укрылась эта рокировка, поморщился.
 
- Но сейчас, - его голос окреп, – Вам все карты в руки. Тот из вас, кому суждено стать ученым, станет имперским ученым. Он будет оснащен прекрасной лабораторией. По первому требованию ему будут привозить образцы и из Якутских кимберлитовых трубок, и их Херсонских раскопов. Тот, кому суждено стать офицером, будет имперским офицером. Частью армии, равной которой нет во всем мире... Ну, а тот, кому выпадет стать учителем истории... - Александр Иванович улыбнулся, не слишком весело, - тот, кому выпадет стать учителем истории, сможет с гордостью рассказывать ученикам о стране, в которой им повезло родиться... И единственное, о чем я молю Бога...
 
 Серафима уже шла к трибуне, налившись краской...
 
- И единственное, о чем я молю Бога, так это о том, чтобы наша с вами Империя просуществовала дольше, чем выпало на долю ее предшественниц...
 
 Зал молчал так, что было слышно, как у Серафимы скрипят зубы. Она подошла к Иванычу и взяла его под локоток своей мясницкой дланью. После этого сама влезла в микрофон и прогудела:
 
- Александр Иванович хочет показать нам на примере исторических аналогий, как непрочны были государства, рожденные в принципах частной собственности. И как стабильно будет ваше будущее, дорогие наши выпускники, на земле первого в мире коммунистического государства!
 
 Директор благосклонно икнул. Александр Иванович отошел от трибуны. Потом еще раз оглядел зал и поклонился – коротко, старомодно и энергично. После этого он ушел со сцены, а Серафима еще несколько минут предавалась одам и дифирамбам. Все чувствовали себя неловко, понимая, что конец торжественной части прошел не совсем по плану.
 
 Наконец, поднялся Сам. То есть директор. Он прошествовал к трибуне и долго, с ненавистью, смотрел на стакан с водой. Потом откашлялся и произнес:
 
- Сегодня... В этот торжественный день...
 
 Все уже знали и без него, что происходит сегодня, и снова заскучали.
 
 Генка не мог оторвать взгляд от Анюты. Серый то и дело толкал его под локоть, но он ничего не мог с собой поделать. Генке казалось, что весь сегодняшний праздник затеян ради нее. Ради того, чтобы все могли увидеть эту принцессу из сказки, залетевшую на огонек в грязный нищий зал, увешанный языческими кумачовыми полотнищами.
 
 А она, чертовка, делала вид, что ни восхищенные вздохи, ни трусливые взгляды украдкой не имеют к ней никакого отношения. Вместе с красавицей матерью и аристократом отцом она казалась бабочкой, случайно залетевшей в пыльный подвал. Но на крыльях этого мотылька каждый уносился под самый потолок, не обращая никакого внимания на осевшую там пыль...
 
- Заканчивая торжественную часть, я хочу еще раз поблагодарить наших медалистов и чемпионов за тот вклад, который они добавили к престижу нашей школы. Я надеюсь вскоре увидеть вас, комсомольцы, в сплоченных рядах нашей Коммунистической партии... - директор откашлялся, в углу похмельного глаза блеснул фальшивый бриллиант слезы. – Спасибо вам, учителя. И вам, дети. Для нас вы навсегда останетесь детьми, даже когда ваши собственные сыновья и дочери пойдут учиться в нашу школу...
 
 Тут все поняли, что нужно  похлопать. Причем не просто похлопать, а встать и похлопать. И все встали и хлопали до тех пор, пока учителя гуськом не покинули президиум. Многие в зале плакали.
 
 А потом начался ураган. Часть ребят кинулась на сцену, другая осталась в зале и принялась расставлять стулья по стенам. Через несколько минут на сцене оказались колонки, и всех гостей старше семнадцати лет довольно жестко выставили из зала. Грянула музыка и народ разбился по небольшим компаниям. Начался настоящий выпускной вечер...
 
- Как ты думаешь, что ему за это будет? – спросил Серый у Генки. Они стояли в школьном туалете и курили с непередаваемым чувством свободы. Теперь можно было делать все, что захочется.
- Не знаю. Может, выговор?
- Думаю, что выговором дело не кончится. Сильно выступил сегодня Иваныч... Имперские офицеры... Звучит, да?
- Да. Звучит. Слушай, Серый, ты бы с Ленкой хоть сегодня потанцевал, что ли? Она ведь каждый день плачет.
- А я тут причем? Хочет – пусть плачет. Надоест – перестанет... А ведь могут и из школы выгнать.
- Ленку?!
- Да причем тут Ленка... А вообще он правильно говорил. Только странно... Как будто все это может закончиться...
- Что – все?
- Ну, все... От Москвы, до самых до окраин... Ведь не может, Ген? Как думаешь?
- Да ну тебя, с твоей политикой. Нашел, тоже, тему в выпускной вечер. Пошли в зал!
- Пошли.
 
 Ребята отправились в зал. Там уже вовсю гремела музыка.
 
- “Вот новый поворот...” – пела Машина Времени.
 
 Все плясали, образовав кольцо вокруг Анюты. Она с Ленкой на пару стояла в самом центре и танцевала так, как не умел больше никто. У Ани были полузакрыты глаза, она улыбалась и, казалось, парила в нескольких сантиметрах над полом, в воздухе. Ей не было дела ни до кого, в том числе –до Генки.
 Особенно – до Генки.
 
 У него защемило сердце. Его праздничное настроение камнем упало наземь. Он коротко развернулся на каблуках и ушел из зала прочь.
 
- “Пропасть или взлет, омут или брод...”
 
 В спину ему прозвучал звонкий смех Ани...
 
 Он шел по гулким коридорам и видел, как тени первоклашек беззвучно носятся друг за другом. Среди них была и его собственная тень. Она носилась вместе со всеми, не обращая никакого внимания на то, что за ней наблюдают. Она была смешна и неуклюжа. Она носила кота в ветеринарку и мастерила лук из веток орешника. Она оглядывалась за окно, где три месяца в году все было белым-бело... Она дралась и проигрывала. Дралась и побеждала.
 
 Гена подошел к двери своего класса. Она была не заперта. Он коснулся ручки, и дверь отворилась перед ним, приглашая внутрь.
 
 Внутри класса было темно и пусто. Снаружи, за черными окнами, остался целый мир, увенчанный Трубой. А здесь были только Генка и его память. И понимающе притихший класс.
 
 Гена сел за свою парту.
 
 Прозвучал неслышный звонок, и в класс ровным учительским шагом зашла Тишина. Она не стала вызывать его к доске. Не стала рассказывать ничего нового. Она просто уселась за учительский стол и принялась проверять какие-то старые работы. Может быть, диктанты. А может быть, никогда не написанные письма.
 
 Генка встал и подошел к доске. Взял мел и тряпку. Он хотел написать на доске слово “Аня”, но доска не была Трубой. Он поглядел на доску и положил мел обратно. Потом вернулся и сел за Анину парту. Он всегда мечтал сделать это, но никогда не решался. А теперь вот сел. Закрыл глаза и стал слушать музыку из зала, на смену которой сама собой пришла старая знакомая мелодия...
 
 Он не знал, сколько минут просидел так, покачиваясь на волне своей памяти.
 А когда открыл глаза, увидел рядом Аню.
 
- Тебя нет, - сказал он. – Ты мне снишься.
- Да, - шепнула она. – Я тебе снюсь.
- Значит, я могу сделать с тобой это. Ведь ты не настоящая.
- Да. Я не настоящая. Сделай со мной это...
 
 Гена подошел к двери, плотно закрыл ее и забаррикадировал стулом. Потом вернулся в сон и неумело расстегнул крючок на анином платье...
 
 ...Утро застало их в городском парке. Они сидели, обнявшись, и ни о чем не думали. У обоих были выпускные колокольчики, и они звенели, когда Генка и Анюта целовались.
 
 Весь парк был полон выпускниками. Подгулявшие компании, с гитарами и без, с бутылками и без оных, проходили мимо, подмигивали, приглашали с собой, деликатно отворачивались.
 
 Повсюду стояла атмосфера праздника и чуда.
 Все спали наяву и не хотели просыпаться...
 Все были заодно.
 
 Потом мимо прошла Ленка, вся в слезах. Аня вскочила со скамейки и догнала ее. Утешать с высоты собственного счастья было очень приятным занятием.
 
- Ты чего?
- Ничего...
- Опять Серый?
- Скотина... Ненавижу его...
- А что он натворил?
- Ничего! Ничего не натворил!
- Я понимаю...
- Что ты понимаешь, дура? Тебе хорошо...
- Где он? – счастливая Анюта пропустила “дуру” мимо ушей.
- На Свалке сидит, идиот. Восход встречает.
- А ты почему не там?
- Я была. Прогнал. Гад. Ненавижу...
- Целовались?
- Поцелуешься с ним... Сидит, молчит, как пень.
- Ну, и ты бы помолчала.
- Я пробовала. Все равно прогнал... Зараза...
- Пойдем туда все вместе. Генка его друг, все таки.
- Думаешь, стоит? – Лена посмотрела с надеждой.
- Пошли. Там видно будет...
 
 ...Разумеется, внутри кабельной катушки никто уже не помещался. Странно было даже думать о том, что когда-то они сидели там втроем, и еще оставалось место для Будущего.
 Теперь они уселись сверху. Гена подстелил Ане и Ленке свой пиджак, а сам стоял и переминался с мурашки на мурашку в утреннем холоде.
 
 Серега мрачно курил, не говоря ни слова. Таким они его и застали, когда пришли на Свалку.
 Троим пришедшим передалось печоринское настроение Серого. В компании воцарилось молчание. Аня молчала мечтательно. Генка – счастливо. Ленка – безысходно. А Серега молчал просто так.
 
- Я еду через неделю, - сказала Анюта. – Экзамены начнутся в июле.
- Я - с тобой, - сказал Генка.
- Куда будешь поступать? – спросила Лена.
- Во ВГИК.
- А ты, Ген?
- А я в Мед попробую.
- Там же конкурс огромный.
- Ничего. Пройду. Где наша не пропадала.
- Станешь, значит, имперским врачом? – спросил Серега. Он впервые за все время улыбнулся.
- Ага. А Анюта – имперской актрисой. А ты-то сам?
- Не знаю, - сказал Серега. – Для начала, в армию пойду. А там видно будет.
- Имперским офицером, значится?
- Рядовым. Пойду в десант.
- Кто бы сомневался, - засмеялся Генка.
- Там говорят, дедовщина, - сказала Аня.
- Ничего. Разберемся, - сказал Серый.
- Я тебя буду ждать. – сказала Лена. Кажется, она опять собиралась заплакать.
- Зачем? –спросил Серега. – Не надо.
- А ты жестокий, Сережа, - сказала Анюта. Это прозвучало, как фраза из фильма.
- Может, и так. Какая разница? – пожал плечами Серый.
 
 Все снова замолчали. Магия выпускной ночи выпала вместе  с росой. Ко всем пришла усталость. Анюта и Генка вообще валились с ног от всего пережитого за ночь. Хотя сейчас ни один не помнил, что именно случилось в их общем сне.
 
 Первым поднялся Сергей.
 
- Ладно, - сказал он. – Вы как хотите, а я спать пошел. Завтра – тренировка.
- А я не хочу спать, - сказала Анюта. И зевнула.
- А хотите, я копилку разобью? – спросил Генка. – Прямо сейчас сбегаю за ней и разобью. Там – куча денег. Пойдем – и позавтракаем в ресторане.
- Давай, - сказала Лена.
- Не надо, - сказала Аня. - Тебе еще в Москве деньги понадобятся.
- Раньше надо было, - махнул рукой Серый. – А сейчас спать пора.
 
 Он легко спрыгнул с катушки и, не прощаясь, пошел прочь.
 Лена встала вслед за ним, но догонять не решилась.
 
- Я пойду? – спросила она у Гены и Анюты.
- Мы тоже идем, - сказала Аня и подала Генке пиджак: - не забудь.
 
 Все трое ушли. Рассветное солнце висело над самой катушкой, и у него был такой вид, будто оно собралось садиться...