на предыдущую страницу

4

 Солнечная полоса косо лежала на белой, недавно отштукатуренной стене. Маляр остался бы очень недоволен, увидев, как на белоснежной штукатурке с глухим чавкающим звуком разлетелось красное пятно.
 Снаряды из рябины были тяжелее и летели дальше, но от них на мишени не оставалось таких роскошных “кровавых” пятен. Поэтому мальчишки делали вид, что души не чают в красной смородине, и родители снабжали их по первой категории. Однако, набив рот ягодами, вчерашние индейцы не спешили жевать или глотать их. Вместо этого к губам подносились длинные трубки, и выдох сквозь них уносил ягоду к заранее выбранной мишени. Генка перешел к новому виду оружия после несчастного случая с котом, а Сергей, хоть и не выбросил свой боевой лук, составил ему компанию. Теперь индейские мотивы сползли по карте на несколько параллелей ниже и превратились в амазонские войны. А смородина, надо сказать, была в сезоне и уродилась славно. Так что недостатка в боеприпасах у мальчишек не было.
 
- Ну, что, - нетерпеливо сказал Серега. – Враги заждались! Пошли!
- Пошли, - сурово ответил Генка. Его трубка была длиннее и выглядела, как ствол старинного ружья. Генка очень гордился тем, что первым заметил такую роскошную трубку на свалке. Потом он долго отмывал ее от пыли и паутины, и, наконец, разрисовал сложным орнаментом. Рисунок был задуман как симметричный, но получился немного хромым. И все равно это было классное оружие.
- Где они, как думаешь?
- Во втором подъезде, наверное, - сказал Генка. “Они”  - это были девчонки. Плеваться из трубок они не пожелали, но и безоружными не остались: каждая вооружилась брызгалкой из старой коробки из-под шампуня. Брызгалки были заправлены водой, а иногда в воду добавлялось мыло – в качестве “яда” для глаз. Во втором подъезде жила Анюта – известный командир для девчонок из трех соседних дворов. Рядом с ее квартирой на лестничной клетке у девчонок был штаб. В случае чего, они бегали к Ане за водой или просто прятались у нее при отступлении.
- Так пошли. Чего стоять-то?
- Вперед.
 
 Мальчишки, крадучись, пробежали ко входу во второй подъезд. У входа каждый набил полный рот смородиной и приготовился к атаке. Остаток боеприпасов лежал у каждого к кармане в стеклянных банках из-под майонеза. У Серого за плечом болтался лук, которым он уже давно не пользовался, но по привычке таскал за плечами.
 Первый этаж, имеющий обыкновение оставаться в полумраке даже днем, они прошли без приключений. На площадке между первым и вторым Генка остановился и приложил к губам палец. Серега тоже встал, как вкопанный, и прислушался. Сквозь обычные звуки, шедшие из-за дверей (где-то работал телевизор, где-то журчала вода, где-то вполголоса ругались) мальчики расслышали наверху короткое хихиканье. Потом сверху сверкнула струя воды – и Серый шарахнулся в сторону, схватившись за мокрый рукав. На сей раз девчонки добавили в воду красную акварель, поэтому пятно на рукаве выглядело как тяжелое боевое ранение.
 Не сговариваясь, мальчишки бросились на приступ. Им оставалось пролететь один лестничный пролет, когда одна из дверей на площадке неожиданно открылась, и в промежуток между дверью и стеной втиснулся человек. Генке удалось затормозить, но Серега подтолкнул его сзади, и оба туземца врезались в живот... директора собственной школы.
 Это был огромный человечище без шеи, но с таким множеством подбородков, что даже живот казался одним из них.
 
- Так, - сказал директор, - Черенков и... И Гончар... Если не ошибаюсь.
 
 Оба туземца замерли с полными ртами смородины и попрятали трубки за спину. Чувствовали они себя не лучшим образом.
 
- Куда путь держим, молодые люди?
- ...
- Великие немые?
- ...
- Вы что, язык проглотили? А что за спиной прячем? Позвольте взглянуть?
 
 Вместо ответа оба нарушителя порядка принялись активно жевать. Генка управился первым и, глотнув смородиновую кашу, промямлил:
 
- Домой, СанСергеич...
- Вот как. А ты разве не в первом подъезде живешь? – вкрадчиво произнес СанСаргеич, славящийся феноменальной памятью.
- В первом.
- А это какой?
- Это второй.
- А вы, товарищ Гончар, живете вообще через двор отсюда.
- Да, СанСергеич.
- Что же заставило двух столь непричастных ко второму подъезду джентльменов оказаться здесь, да еще и во время субботника?..
- Они шли ко мне в гости, - раздалось за спиной СанСергеича. Тот обернулся.
- К тебе?
- Да. – Анюта глядела на всех своими смеющимися глазами, в которых всегда бегали искры. Все остальное были синяки, коленки и косички, если не считать огромной банки из-под шампуня, заправленной красной холодной водой. Анюта держала ее в руках с таким видом, как будто собиралась устроить головомойку самому директору.
- Ну, если к тебе, тогда ладно, - улыбнулся директор. - А то... То крадутся, как воры, то несутся, как стадо бизонов.
- Мы как раз собирались вместе на субботник идти, СанСергеич, - как ни в чем не бывало, соврала Анюта. - А ребята должны были за мной зайти.
- Ну, если так, то не смею задерживать. Вас ждут великие дела.
- Пошли, мальчики! – сказала Анюта и сбежала вниз. Генка и Сережа нерешительно спустились следом. За ними, как эхо, топали шаги СанСергеича.

Во дворе Анюты уже не было. Опередив мальчишек на один лестничный пролет, она выскочила на улицу и была такова. Уж что-что, а бегать она умела. Генка и Серый забежали в соседний подъезд, но там было пусто. Зато это укрытие давало возможность незамеченными наблюдать за двором и переждать уход со двора грозного СанСергеича.
Когда его фигура скрылась за домом, мальчишки снова “зарядились” ягодами, и с полными ртами выскочили во двор. Анюта где-то пряталась. Тогда туземцы решили разделиться и каждый пошел восвояси, внимательно оглядываясь по сторонам.
Серега скрылся за углом, и Генка остался в одиночестве. Он прокрался вдоль стены и осторожно выглянул в проулок. Анюты нигде не было. Вместо нее в луже, то есть буквально по колено в воде, возились двое малышей. Генка шепотом прикрикнул на них, чтобы вылезали, и двинулся дальше.
Двор был на удивление пуст. Не сидели на скамейках старухи, Иваныч не лежал под своим “Москвичом”, тетя Марина из соседнего подъезда не бродила по двору с коляской. Даже Васька (тот самый, ставший хромым, но отъевшийся до полной неузнаваемости) не валялся посреди двора по своей дурацкой привычке. И, конечно, нигде не было и следа Анюты. Скорее всего, она пряталась в детском саду. Там для этого были все условия.

Странное дело, но Генке не хотелось воевать. Вокруг все было желто от листьев, как на старом бабкином фото. В воздухе горько пахло дымом от невидимого костра. Возможно, это правильные ребята жгли листву на субботнике. Но туземец со смертоносной трубкой в руках и полным ртом смородины никак не хотел стать правильным ребенком. Поэтому он шел по двору, перестав скрываться, и всей душой принюхивался к запаху осени.

Он даже удивился, когда из-за трансформаторной будки размером с добрый гараж вылетела фурия в короткой юбке и встретила его ледяной струей воды. Нет. Он не удивился. Произошло другое. Время как будто остановилось, зазвучала странная мелодия, от которой захотелось плакать. Как во сне, он поднял свое оружие и тщательно прицелился прямо в лоб Анюте. У нее был красивый лоб – белый и высокий, только обычно он был скрыт под челкой. И глаза у нее были красивые – большие и черные. Но в глаза он, конечно, не целился. Еще чего не хватало.
Аня поливала его изо всех сил. Он был совершенно мокрый и красный, будто истекал кровью. По его щекам лилась вода, и он не знал, слезы это или нет.
Прицелившись, он выстрелил Анюте прямо в ее красивый лоб и, конечно, попал. С такого расстояния трудно было промазать. Кроме того, он чувствовал, что сейчас его руку направляет чья-то чужая сила.
Смородина разбивалась о белую кожу девчонки и выглядела точно как кровь. Ягода за ягодой ложились в одну точку, красный ручей прополз по переносице и замер на кончике носа. По обе стороны ручья Генка видел анины глаза. Они смеялись. Нет. Они хохотали. И еще Генке казалось, что Анюта тоже слышит мелодию, которая громко звучит в его ушах.
Они глядели глаза в глаза, и у нее не кончалась вода, а него не кончались ягоды. Со стороны все это, должно быть, выглядело нелепо, но им обоим не было до этого никакого дела.

Поединок продолжался вечность. И в нем совсем не было ненависти. А что в нем было – Генка и сам не понимал. Может быть, Аня смогла бы ему объяснить, но она была слишком занята, поливая его с ног до головы.
Неизвестно, что случилось бы дальше, но события приняли неожиданный и, мягко говоря, неприятный оборот.

Сначала Генка только почувствовал чье-то постороннее присутствие. А потом увидел, как за Аниной спиной появилась высокая унылая фигура. Одновременно с этим его собственное плечо схватила чья-то железная клешня. И музыка оборвалась мгновенно.
Это были трое местных ублюдков – Паня, Студень и Журик. Их боялись и ненавидели все, кроме, может быть, самых маленьких, которые в своем нижнем ярусе восприятия смешивали их с безликой толпой остальных “взрослых”. На самом деле, никакими взрослыми они не были. Второгодники и шпана, они наводили ужас на все окрестную ребятню. Прежде Генке удавалось смыться от них раньше, чем они его заметили. Но только не теперь.
Странно, но он чувствовал страха. Вернее, страх был, но не за себя. Он очень испугался за Анюту. Так испугался, что его даже затошнило от страха.

- Ты чо, малой, в натуре? Обоссался? – Студень захохотал. Он не случайно носил такую кличку и при смехе колыхался во все стороны.
- Нет. Это он, борщом проблевался, мужики! – Паня был похож на щута, только не смешного, а страшного шута.
- Ты чего девочку обидел? – спросил Журик. Он был самый вежливый и самый жуткий из троих. В его глазах было темно, будто перегорели все пробки. Говорили, что его отец сидит в тюрьме за убийство. А еще у Журика не было одной руки. Неизвестно почему, вместо руки у него был отвратительный пластмассовый протез. Как у манекена. Этот протез занимал не последнее место в ночных  кошмарах младшеклассников.
- Он не обижал! – закричала Анюта. – Мы играли!
- Ах, играли... - промурлыкал Журик. Студень продолжал держать Генку за плечо. Рука у него была тяжелая. – А мы?
- Что “вы”? – удивилась Аня.
- А нас не позвали. Слышь, мужики! Нас не позвали из трубочки поплеваться! Ну, побрызгай и на меня, что ли. А я вот у этого малого трубочку возьму и тоже поплююсь. А?
 
 Анюта перевернула свою брызгалку и нажала на ее бок. Вылилось несколько последних капель.
 
- Все, - сказала она. – Больше нет.
- Ну, тогда ты проиграла. – сказал Журик. – У меня то есть еще!..
 
 И он, коротко отрыгнув, сочно харкнул на ее  юбку.
 
- Видала! Никакая трубка не нужна!
 
 Генка плохо понимал, что с ним произошло. Невидимый кукловод надел его тело, будто куклу-перчатку, и сжал свою руку в кулак. Он стряхнул с плеча руку Студня и метнулся к Журику. Он размахнулся двумя кулаками сразу и успел подумать, что выглядит смешно в такой позе. Потом кто-то, наверное, Паня, подставил ему ножку и он так и не долетел до сутулой ненавистной фигуры. Вместо этого земля вдруг поднялась и страшно ударила его в лицо. Сами собой хлынули слезы, во рту и в носу солоно запахло кровью. Он попытался вскочить, плохо различая все вокруг, но Студень обрушился на него сверху – раздавил, смял, как пустую сигаретную пачку. Сквозь слезы и боль Генка услышал крик. Это кричала Анюта. Он понял, что только теперь она испугалась по настоящему. Настолько, что даже не попыталась убежать.
 
- Беги, Анюта! – попытался сказать он. Но губы были разбиты, а сверху пластом лежал Студень. Поэтому вместо этих слов получилось что-то вроде “иги, ута!”
 
 Но было поздно. Журик уже держал Аню за руку, а вторую еще раньше успел схватить Паня. Генка забился под Студнем, но все было напрасно. Скоро его силы кончились, и он принялся бессмысленно материться сквозь слезы.
 
- Ну что, подруга? Поиграем? – спросил Журик.
- Отпусти меня, - сказала Анюта, глядя ему в глаза. – Отпусти нас.
- А ты меня попроси получше.
- Это как?
- Ну, поласковей попроси. Чтобы душа моя согрелась и рука сама собой разжалась.
- Ну... Пожалуйста... Пожалуйста, отпусти нас...
- Пожалуйста... - просмаковал Журик. И повторил с аниной интонацией: - Пожааалуйста. Слышь, Паня, Студень! Она говорит “пожаааалуйста!”
 
 Журик улыбался. Студень хмыкнул сквозь зубы: Генка продолжал доставлять ему много хлопот. Зато Паня зашелся смехом так, что стали видны все его белые, ровные зубы.
 
- Пожалуйста, Журик, отпусти ее... Во, сука, дает.
- Дает? Думаешь? – Журик вдруг посерьезнел. – Ладно, Анюта. Сегодня, говорят, субботник. Вот и поработай на благо рабочего класса.
- А что нужно делать? – Аня была очень напугана и честно пыталась понять, о чем идет речь.
- Сейчас. Мы тебе все расскажем. Да, Паня?
- Ага – тот продолжал ржать, - и покажем.
 
 После этого он зачем-то стал расстегивать штаны свободной рукой. А расстегнув, спустил их до колен. Открылись грязные семейные трусы. Он приспустил и их, как на приеме у врача. Под подолом рубашки открылся болтающийся шланг. Аня, мельком глянув вниз, покраснела так, будто ей надавали пощечин. А потом она заплакала и закричала одновременно. И вместе с ней заорал Паня. Они оба орали так, будто соревновались, кто может громче. Аня – потому что ей было страшно и противно.
 
 А Паня – потому что у него в бедре, прямо рядом с этой штукой, торчала длинная белая стрела.
 
 Генка решил, что все это ему кажется. Слишком много было всего, и последние минуты ему казалось, что все происходящее – просто страшный сон. Но сквозь крик Пани и Анюты он вдруг услышал спокойный голос Сереги.
 
- Отпустите их, суки.
 
 Журик с интересом посмотрел куда-то через кучу малу из Студня и Генки.
 
- Ух ты, сказал он. Робин Гуд?
- Я сказал, отпустите их, суки.
- Ты знаешь, кто я?
- Да. – казалось, Серый малость сбавил тон, - Отпусти их.
- Я тоже – сука?
- Отпусти Аню и Генку.
- Ты знаешь, кто такие суки?
- Отпусти их.
- Ты знаешь, что если ты меня так назовешь, я тебя убью? – в глазах у Журика полыхнуло, потом выражение его лица стало умиленным. С таким видом Паганель, должно быть, рассматривал редкого кусачего жука.
- Я не называю тебя так. Я знаю, что ты здесь главный. Прикажи своим холуям отпустить Аню и Генку.
- Вот это уже другой разговор. Что ж, я им не хозяин. Пусть сами решают. Я не против отпустить твоих ребят...
 
 Студень возмущенно взглянул вверх, на своего пахана.
 
- Ты чо, Жура. Зассал, что ли?
 
 Вместо ответа Журик подошел к нему и подтолкнул подбородок Студня носком ботинка.
 
- А ты посмотри, с чем пришел наш дружок. Хочешь попробовать с ним повоевать?
 
 Студень покорно обернулся и увидел Серого, спокойно стоящего в трех шагах от него. Тот целился из лука прямо ему в глаз. Студень поежился, на Генку еще больше шибануло потом.
 Вся сцена сопровождалась воплями Пани, который глядел на стрелу у себя в ноге и боялся ее вытащить. По голому бедру текла кровь, а шланг казался очень маленьким. Как будто съежился от страха.
 
 Анюту уже никто не держал за руки, но убегать она не спешила. Стояла и смотрела сквозь слезы, чем все закончится.
 
- Ладно, пацаны. Хорош на сегодня. Мы их еще встретим, никуда они не денутся. Тогда и поговорим. Пошли, Студень. Паня, хорош орать.
- А-а-ага... Я бы на тебя посмотрел, - выдавил Паня.
- Вот и посмотри. Что, не нравлюсь? – в манере Журика говорить вежливо и правильно было что-то отвратительное. Что-то пугающее. Он это знал, и все это знали.
- Т-т-торчит, сука, - пожаловался Паня на стрелу.
- Это недолго исправить, - сказал Журик и подошел к нему. – Сам выдернешь или в доктора с тобой сыграть?
- Сам, сам, - заторопился Паня, но, едва коснувшись стрелы, взвыл и отдернул руку.
- Ладно... Значится, в доктора...
 
 Журик небрежным молнеиносным движением выдернул стрелу из его ноги. Паня взвыл и стал валиться набок. Из дырки полила кровь. Журик той же рукой, дал ему две пощечины подряд. Паня схватился за щеку и выровнялся. Вид у него, со спущенными и залитыми кровью портками, был жалким.
 Студень тяжело приподнялся на руках и освободил Генку. Тот, как только рука стала свободной, ударил ей по мясистой харе Студня. Но былой приступ прошел, невидимая рука кукловода уже покинула его тело. Удар получился слабым, Студень только матюкнулся и поморщился. Потом он встал и поковылял за удаляющейся парой друзей.
 Уходя, Журик обернулся:
 
- Не прощаюсь. – говоря эти слова, он улыбался.
 
 Когда троица ушла, ребята еще минуту оставались на своих местах. Генка сидел на земле, размазывая по щекам кровь и слезы. Облитый акварелью, он казался тяжелораненым. Аня стояла там, где была поймана, и плакала, закрыв лицо руками. А Серый долго не отпускал лук, предпочитая на всякий случай держать его в рабочем состоянии.
 
 Наконец, Генка встал и подошел к Сереге. Не говоря ни слова, он обнял его изо всех сил. Потом то же самое сделала Анюта. И двое друзей почувствовали, что их теперь трое.
 
 Горький запах осени вернулся тихо, как кот. Наверное, он не любил шумных мест. Но в таких тихих, как этот закуток  за трансформаторной будкой, он чувствовал себя дома. И мелодия, с которой все началось, вернулась тоже. Она была очень красива.