- Перерыв окончен... – вздохнул сотник. – Кто у нас там еще остался?..
- Мы.
- Вместе?
- Вместе.
- Дайте-ка я угадаю. Никогда не расставаться?
- Точно!
- И?
- Что «и»?
- Вас же двое. В запасе еще одно желание.
- Говори ты, - сказала счастливая Надя.
- Нэт, - ответил Черный. – Пусть жэнщина гаварит...
- Ах, милый, у меня только одно желание – быть всегда вместе с тобой.
- Его уже загадал ваш спутник, сударыня, - вмешался сотник.
- Тогда чтобы ты был счастлив. Скажи мне, что в твоей жизни не так.
У тебя что ни будь болит?
- Нэт.
- Ты чего ни будь хочешь?
- Только тэбя!
- Что же делать, милый... А твои родственники? Давай я пожелаю им здоровья!
- У дэдушки Зураба болит паясница...
- Тогда пусть она больше никогда его не побеспокоит! Вы слышите, сотник?
- Сделано. Ваш дедушка Зураб уже отплясывает перед правнуками.
- Спасиба, дарагой.
- Не за что. Следующий!
Рома, который до этого молча таращился на новогоднюю небывальщину, встал
и пошел к сотнику. Но он не успел дойти до цели, когда вперед протиснулся
Витек, который был сам на себя не похож. Из него отовсюду торчали деньги,
но в руке он держал бумажку без водяных знаков.
- Командир! Спаси!
- Что стряслось?
- Забыл!
- Что забыл?
- Мать забыл!
- Не ты первый.
- Помоги, брат! Болеет ведь. Стал деньги по карманам рассовывать –
выпала телеграмма. А я про нее и не вспомнил. Вот, читай!
Сотник прочел вслух:
- «Сынок. Мне нездоровится. Приезжай поскорей.»
- Видел?
- Видел.
- Поможешь?
- Нет.
- Как это «нет»?
- Не могу. Твое желание исполнено.
- Да я тебя сейчас!..
- Попробуй, - в глазах сотника блеснуло и погасло.
- Возьми бабки обратно, слышь... Все забирай, я тебе еще дам... Только
вылечи мать, а?
- Не могу.
- Врешь! Можешь!
- Ты сам все решил.
- Командир! Браток!.. – Витек пьяно зарыдал и принялся рвать деньги.
– Спаси!
- Нет.
- А можно мне? – спросил Рома.
- Вам можно.
- Брат... – Витек упал на колени перед юношей, - По гроб не забуду!
Озолочу! Помоги!
- Перестань. Не надо денег. Видите ли, я, как раз, думал о том, что
у вас попросить, и ничего не придумалось. То ли у меня воображения не хватает,
то ли есть все...
- Я слышал о таких, - сказал сотник, - и даже встречал пару раз в палатах
для буйных. Но от вас не ожидал. Значит, вы не собирались ничего просить?
- Это неважно. Сейчас мое желание звучит так: пусть мать этого человека
поправится, и немедленно.
- А как же ваша собственная мать?
- Я забочусь о ней без помощи сверхъестественных сил.
- И как? Помогает?
- Да.
- Это – ваше твердое желание?
- Да.
- Вы хорошо говорите «да». Можно еще разок, на бис?
- Да.
- Сделано.
- Уже? – засуетился Витек, - Здорова, да? Командир? Все, в натуре,
без обмана? Здорова?
- Да. Да... Да! – повторил сотник с разными интонациями и повернулся
к Роме. – Нет. У вас получается тверже.
- Спасибо, - ответил Рома. – Я могу идти?
- А остаться не хотите?
- А можно?
- Можно.
- Я подумаю.
- У вас немного времени. У нас у всех немного времени... Итак...
Сотник огляделся.
- Итак, остался только тот, который хотел уйти из жизни. Кажется, вас
зовут Никифор?
Упомянутый Никифор, просидевший все шоу в полной отключке, вяло поднял
голову.
- Да. Меня зовут Никифор. А толку-то?
- Толку, действительно, маловато. В момент нашего появления вы собирались
уйти из жизни. Так?
- Так.
- Могу ли я считать сейчас, что это и есть ваше желание.
- Валяйте. Вам не удалось меня переубедить.
- Хорошо. Ваше желание будет выполнено, хотя мне вас жаль, а полковник
из-за вас потеряет сон и аппетит на неделю. Верно, ваше благородие?
- Это еще не повод, чтобы не выполнить нашу работу. – отозвался мальчик.
- Конечно. Однако позвольте мне предложить вам вариант, который мне
кажется наиболее разумным.
- Попробуйте.
- Видите мальчика? Его зовут Паша. Он вам нравится?
- То есть?
- Вы ничего не имеете против него?
- Абсолютно.
- Он вам не противен?
- С какой стати он должен быть мне противен?
- Он ведь часть того мира, который вы так ненавидите.
- Должно быть, он – лучшая его часть. Или та, которой я раньше просто
не замечал. Знаете, дети всегда проносились мимо меня.
- Значит, он вам по душе?
- Можно сказать и так. Вы что, предлагаете мне усыновить его?
- Не совсем. Вернее, совсем не...
- Что вы имеете в виду?
- Паша! Наталья Пална! Подойдите сюда, пожалуйста!
Наталья Пална, посвежевшая после мышиного обморока, подошла к сотнику
вместе с сыном.
- Этого человека, Наталья Пална, зовут Никифор. Он не хочет больше жить.
- Я помню, - Наташа с опаской покосилась на Никифора.
- Я бы уточнил его желание так: он не хочет больше быть человеком.
- Не хочу, - хмуро подтвердил Никифор.
- А ваш сын Павел, так самоотверженно отказавшийся от своего желания,
уже два года мечтает о собаке. Правда, Паша?
- Да.
- Он даже в Америку собирался смыться, потому что смотрел по видику
несколько «собачьих комедий». Правда?
- Правда.
- Вы понимаете, что я предлагаю?
- Ни за что! - отрезала Наталья Пална.
- Вы – жестокая мать.
- Мало того, что он него будут шерсть и лужи. Он будет еще и самоубийцей
в душе!
- Нет. Уже не будет. Псы слишком заняты любовью, чтобы успевать ненавидеть.
- Я вам не верю.
- Напрасно. Давайте для начала познакомим их.
- Незачем.
- Послушайте, несчастная женщина! – сотник вырос на полголовы, - Вы
только что получили то, что хотели. Ваш сын отказался от своей мечты ради
вашей! Ради вашей жалкой мечты, огрызка юношеских снов. Вы, в суете и болтовне
коротающая век, растеряли по дороге все, что имели! Ваш муж, этот святой
человек, превращен в половую тряпку! Ваши так называемые подруги соревнуются
с вами в ничтожестве, но проигрывают, потому что ничтожнее вас существа
нет! Собственные дети сбежали от вас, потому что им стыдно иметь такую
мать! Но один из них, который, кстати, уродился вовсе не в вас, а в отца,
пожертвовал для вас своей мечтой! А вы не можете себя заставить сделать
один шаг в сторону, чтобы он смог пройти туда, куда хочет?! Да как вам
не стыдно, кошелка вы эдакая!
- Да как вы... Да я... О, нет... Это выше меня... – Пална отвернулась
и удалилась, подняв голову, чтобы слезы затекли обратно в глаза. – Делайте,
что хотите!
- Мама! – позвал Паша.
- Не надо, мальчик, - вмешался Никифор. – Мы, кажется, хотели познакомиться.
- Ты будешь моей собакой? – спросил Пашка.
- Если ты захочешь.
- А ты умеешь стоять на задних лапах?
- Как видишь, пока умею. Но не знаю, получится ли это у нового меня.
- А ты не будешь кусаться?
- Нет. Я никогда не умел это делать.
- Да. Я хочу, чтобы ты был моей собакой.
- Договорились, - сказал Никифор. – Только одна последняя просьба,
прежде, чем я перестану говорить по человечески.
- Да?
- Пожалуйста, пока я буду... буду уходить из человека, будь со мной.
- Обязательно.
- И гладь меня по голове, ладно?
- Хорошо.
- Меня так давно не гладили...
- Не бойся. Я буду делать это каждый день по тысяче раз.
- Спасибо, Пашка. И, это...
- Да?
- Ты гулять со мной не забывай. А то, сам понимаешь.
- Понимаю. Не маленький.
- И корми как следует. Мясом. А не кашами. Ладно?
- Ладно, ладно. – Пашка попробовал дотянуться рукой до шевелюры Никифора,
но не достал. Тогда Никифор опустился на четвереньки.
- Эй, - сказал Никифор.
- Что? – Паша уже чесал его за ухом.
- А ты меня звать-то как будешь?
- А как тебе хочется?
- Не придумал еще.
- Может, Ники?
- Хорошо. Ники, Ники!
- Гав.
- Непохоже.
- Скоро будет похоже.
- Готов? – спросил сотник.
- Готов. Прощай, мир. И здравствуй. Прежняя жизнь была ко мне такой
сукой, что пора, наконец, стать кобелем и показать ей кузькину мать. Эй,
все! До встречи!
- До встречи! - отозвались все.
- Я буду заботиться о тебе, - шептал Пашка. – Утром мы будем гулять
перед школой, а вечером – перед сном. Иногда я буду брать тебя на футбол,
если ты пообещаешь не бегать за мячом. Когда ты вырастешь, я пойду служить
пограничником и возьму тебя с собой. А потом мы пойдем работать сыщиками
и распутаем самые запутанные преступления. Если ты не будешь лениться,
конечно... Ты ведь не лентяй?
- Гав, - сказал Ники.
Он сидел на куче вещей, оставшихся от Никифора, и смотрел на Пашку.
Видно было, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не пустить на старое
пальто первую в жизни лужу...
- Маэстро! – сказал сотник, - Музыку!
И отошел к полковнику, тяжело опустившись рядом с ним в продавленное
вольтеровское кресло.
- Уффф, - сказал сотник. – Ваше благородие! Задание выполнено.
- Сколько осталось времени?
- Две минуты.
- Бомба взорвется в полночь?
- С двенадцатым ударом.
- Почему Черный не вспомнил о ней?
- Он влюбился, полковник.
- Ну и дурак. А ведь мог бы все остановить.
- Все влюбленные – дураки. И в этом их счастье.
- И что же? Никто из них не выживет?
- Ни одна живая душа.
- Жаль.
- Бросьте, полковник. Вспомните Хиросиму! Вот где было жаль. А это
так... Несчастный случай...
- Какой, однако, безобразный век, сотник.
- Да, ваше благородие. Век-самоубийца.
- Я гляжу на людей и решительно не понимаю, как можно так издеваться
над собой?
- Многие из них этому тоже не рады.
- Но ведь они сами крутят свое колесо. Почему белка остается довольна,
а эти загоняют себя насмерть?
- Видите ли, ваше благородие... Их туда набилось слишком много. Пока
внутри барабана были единицы, они бежали и отдыхали вместе. Они не
толкались локтями и успевали заметить красоту снаружи. Мало того. В редкие
минуты отдыха они успевали посмотреть друг на друга и даже взяться за руки.
- А теперь?
- А теперь людей – толпы, и каждый норовит обогнать соседа. Барабан
крутится все быстрее. Отставших заносит вверх и бросает оземь. А те, кто
успевает бежать, уже не имеют времени ни на что другое. И ведь каждому
приходится мчаться поодиночке. Взявшись за руки, они отстают и пропадают.
- Жаль.
- Они сами выбрали такой путь, и нечего их жалеть.
- Поглядите. Кажется, они веселятся.
- Ну и славно. Пусть напоследок почувствуют себя счастливыми.
- Их смерть будет быстрой?
- Мгновенной, ваше благородие. Они ничего не успеют заметить...
Соломон превзошел сам себя. Его музыка ухитрялась одновременно быть
и зажигательной, и грустной. В ней пенилось шампанское и бродил горький
мед. В ней любовники душили друг друга, а враги садились за стол, застланный
вчерашними знаменами.
В ней хохотал и рыдал, жрал и пил, грешил и каялся, продавался и покупал,
рождался и умирал безумный ХХ век... А с ним и тысячелетие догорало огнями
последних костров инквизиции, полыхало заревом Баха, билось в истерике
Шекспира, молилось сотням разных богов и при этом не забывало о главном:
пить и жрать, продаваться и покупать, грешить и каяться...
В общем, страшненькая была музыка.
Все пустились в пляс. Даже щенок Ники подпрыгивал рядом с Пашкой. Даже
кошка Дуська, играя с мышью, махала лапкой в такт. Даже невидимый вор Игнат
шаркал по полу в своей одинокой кадрили.
Первый удар часов застал толпу в крайне приподнятом настроении. Витек
даже порывался сбегать на улицу за цистерной шампанского.
- Бам!... – сказали часы.
- Ааааааааа! – заорал Черный. Он все вспомнил.
Бамм!...
- Ухадите всэ! Сэйчас все взорвется! Надя! Наденька! Елка! Надя! ЕЛКА!
- Что случилось, милый! Почему ты плачешь?
Баммм!..
- Что он говорит?
- Кто погибнет?
- Отставить панику!
- Вы что ни будь понимаете?
Бамммм!
- В елке –БОМБА! Мы все погибнем...
- Останови часы, сука!
- Нэ магу! Надя! Наденька!
- Пашенька! Коля!
- Сотник! Сделайте что ни будь!
Баммммм!
- Не могу, - веско сказал сотник. – Я вам не сапер. Я умею исполнять
желания, но у вас их не осталось.
Так он это сказал, что все поняли.
Бамммммм!
- Господи! Что же будет!
- Мы умрем.
- Мы умрем?!
- Мы все УМРЕМ?!!!
- Господи! Спаси нас!
- Алена!
- Рома!
Баммммммм!
- Который это удар, сотник?
- Седьмой, ваше благородие.
Бамммммммм!
- Тыыыыы гааааррррииии, ггаааарриии мммоя луучииииина...
- Я люблю тебя! Мы встретимся на небесах...
- Ну, сука... Дай мне до тебя дотянуться...
- Не трогайте его...
- Паша! Коля! Дети!
- Прощайте, Соломон. Вы – великий маэстро.
Баммммммммм!
- Девятый удар, полковник. Нам пора.
Бамммммммммм!
Все вдруг замолчали. Смерть прошла в зал и, невидимая, села под елку.
Говорить было не о чем.
С потолка слетела последняя одинокая купюра...
Соломон уронил дирижерскую палочку.
Тиканье часов в тишине звучало оглушительно.
- Эй! Кто ни будь выключит этот сраный будильник?!!!!!
«Никто», о котором все позабыли, сонно качался в раскрытых дверях вагона.
- Это ваше желание? – быстро спросил сотник.
- А ты кто такой?
Баммммммммммм!
- Одиннадцать, - негромко сказал полковник.
- Это ваше желание? – повторил сотник.
- Да, блин! Это мое желание, твою мать...
...
Двенадцатого удара не последовало. Часы замолчали.
Полковник негромко похлопал в ладоши.
- Браво, - сказал он.
- Осторожно, двери закрываются, - сказал механический голос в вагоне,
- Следующая станция... эээ... Ну, например, «Театральная»...
- Мам... Мы уже умерли? – спросил Пашка.
- Не знаю, милый. – Наталья Пална огляделась.
- Пппочему ннет ммузыки... Эй! Ссапожник! Ммузыку ддавай! – заорал
Сан Саныч.
Вор Игнат стоял у всех на виду и вытирал шапкой-невидимкой пот со лба.
Все потихоньку направились в вагон.
- Быстрее, - сказал механический голос. – Двери закрываются!
Все ускорили шаг. Люди не смотрели друг на друга и выглядели так, как
будто постарели на целый век.
Никто не разговаривал. В вагон погрузились молча.
Двери закрылись со средневековым грохотом.
Поезд обыкновенно тронулся и уехал в тоннель.
Вслед за этим раздался новый звук.
Заработал молчащий прежде эскалатор.
Там, куда он шел, было очень светло.
На платформе остались Сотник, Полковник, Рома и Алена. Не считая елки
и стиральной машины, конечно.
- Я не спрашиваю вас, почему вы остались, - сказал сотник. – Но ответьте
на другой вопрос. Как вас угораздило не встретиться раньше? Ведь вы уже
много лет ходите рядом.
- Не знаю, - сказала Алена.
- Наверное, это был неподходящий век. – сказал Рома.
- А теперь он кончился, - добавила Алена.
- Неизвестно, - сказал Рома. – Ведь часы встали за один удар до двенадцати.
- А я верю, что новый век начался.
- Наш век.
- Век Встреч.
- Сомнительно, - сказал полковник.
- По крайней мере, - вмешался сотник, - никто нам не помешает за это
выпить.
Он откупорил бутылку старинного вина и наполнил четыре бокала.
- За Век Встреч без разлук! – сказал он.
- За Век Хорошей Погоды, - сказал Рома.
- За Век Мастеров и подмастерий – сказала Алена.
- За Век Покоя... – сказал полковник.
Все выпили.
- Что это за вино? – спросил Рома, - У него странный вкус.
- Лучше не спрашивайте, - сказал сотник.
- Нам пора, - добавил полковник, направляясь к эскалатору.
И лестница увезла их наверх. В свет.
А станция «Новогодняя» погасла. Вместе с елкой, которая так и зажглась,
и часами, которые так и не ударили в двенадцатый раз...